Ворона летит да говорит: синь кафтан! A я думала: Скинь кафтан. Взяла и скинула. (Худяков I. 93, č. 21). Připojeno i k bajce z voroněžské gub.: Я там была, мед вино пила, по губам текло в рот не попало. Дали мнѣ сггаій кафтан, я пошла, a вороны летят да кричат: Синь кафтан! Синь кафтан! Я думала: скинь кафтан! — взяла да и скинула. Дали мнѣ красыый шлык. Вороны летят да кричат. Красный пілык, краснын шлык! Я думала, что краденый шлык, ски-нула — и осталась нл с чѣм (Аѳан. I. 23 č. 10b). Vypravovatel z běloruského kraje, novgorod. gub. připojil tento závěr k povídce o Bově Koroleviči. Повѣнчалсе c ей и стал жить. Всё живут. Я там был, мёд пил, по усам текло да в рот не попало. Нарядили там миня добра молодца, дали коня леденова, сидёлъгятко рипяно, плётку гороховую, штаны мнѣ синіе, сапоги красные, рубапшу красную. Я и поѣхал, доброй молодец, домой. A у мужика у Дресвяной ж.... овин горит. Мнѣ захотѣлосе отнеть, я коня, то близко и поставил. У миня конь-от и ростаял, ѣхать стало не на чѣм. Сидёлыпіко птицы росколотили, a плётку свиньи іэастолочили, я пѣшком и пошол. Птицька на ко-лышкѣ вертитсе: У молодьця-то, говорит, штаны те синіе, синіе! A я подумал: скинь счинь! Я взял и скинул. Опеть птицька на колыпхкѣ вертитсе: у молодьця, говорит, рубашка красная, красная! Я и думал: застр... застр..., взял и бросил. Погяол домой в одной бѣдной рубагдонкѣ (Соколовы, Бѣлозер. 209, č. 114).

Я у них был, да мед пил. Мнѣ дали колпак да почали из избы-то толкать. Дали шшуку, я дверей-то не ушіяупал. Дали шлык — я в поворотню-то швырк. Мнѣ дали леденну лошадку, да рѣпно сѣ-делышко, да сименну уздичку, да синей кафтан, да красны коты («boty»). Я ѣду ■— синочка и кричит: «синь да хорош!» A мнѣ почуло-ся: «Сгаінь да полож!» Я и положил под кокору и сам незнаю, под котору. Синочка опеть кричит: «красны коты!» A мнѣ почулося: «драны коты!» Я взял да и бросил. Я замерз без кафтана-то. Вот увидѣл огонь; пріѣхал — у миня лоідадка-та и растаяла; и сѣде-лышко-то свиньи съѣли. (Зеленин. Перм. 429 б. 14, Vytištěno samostatně. Bývá to na konci pohádek dodáváno.

Z olonecké gub,.: Там я была, мед пиво пила, по усам текло да в рот не попало. Дали логдадку леденую мни, сёдло соломенно, плётку горохову, синь кафтан, красну ідапку, сѣла да поѣхала, a птицька рычпт: синь кафтан! Я думала: скинь! взяла да скинула. «Чорна шапка, чорна шапка!» a я думала «цёрта»; взяла тую и выки-нула. Пріѣжжаю, байна горит, и давай выпіла сверху байну га-сить; плетку горохову птицьки іэосклевали у меня, a сёдло соломенно сгорѣло, a конь леденной іэостаил. Вот и яосталась ни при цём. (Он-чуков 232, б. 85). Podobně končí také „pribautočka" z archangel. gub. Дали мнѣ снѣжину кобылку, соломенку уздилку, горохову плётку; дали мнѣ синь кафтанцик дали фуражоцьку, перщятоцьку, кугяа-цёк, сапожки, жолту чашку, красну ложку; сѣл на кобылку и по-•вхал. "Вду, — горит у мужика овин или баня; я подъѣхал близко, поставил снѣжину кобылку, снѣжина кобылка ростаяла, соломен-ну уздилку бычки съѣли, горохову плётку пѣтушки расклевали; поіяол пѣшком, летит ворон и кричит: Kyp, синь, да хорош! a мнѣ